Януш Мейснер - Варшава - курс на Берлин

Они почти одновременно вошли в густую белизну облаков. Силуэт самолета Хаустовича начал расплываться в теплом матовом свете, будто задернутый тонкой кисейной занавеской.

Стрелка высотомера медленно поползла вниз. На какое-то время самолет Шварца потонул в сумерках. Но вот снова стало светло. Последние обрывки облаков промелькнули мимо кабины, исчезли где-то наверху, и Шварц увидел землю. Тут же показался неясный силуэт "яка" Хаустовича. Его машина с каждым мгновением все яснее и яснее вырисовывалась сквозь дымчатый полог и наконец стала четко видна на фоне широко разлившегося озера, вокруг которого петляла железная дорога и извивающееся шоссе. Озеро загромождала черная, выщербленная в одном месте ферма поврежденного моста; на берегу приютилось несколько домов из красного кирпича. Эти дома, железнодорожную станцию и ближайший лес заволокло дымом пожаров. Горели какие-то склады и заводы, а также несколько судов и барж у западного берега озера.

Вдоль шоссе, идущего из Альт-Руппина, и с севера, со стороны аэродрома, наступала наша пехота. Вырвавшиеся вперед танки подошли уже совсем близко к городу. Тем временем от железнодорожной станции и кирхи гитлеровцы предприняли контратаку. С ближайшего кладбища их артиллерийские батареи поставили заградительный огонь, перекрыв дороги, ведущие с севера на Нейруппин. Фашисты не щадили даже городские окраины, они уже превратили их в руины.

Шварц одним взглядом охватил всю эту картину и еще до того, как услышал в наушниках голос Хаустовича, сориентировался в обстановке.

- Атакуем батареи на кладбище за кирхой, - сказал Хаустович и вошел в разворот. Шварц летел следом. Он взял на прицел кладбище, спрятавшееся среди старых развесистых деревьев, между которыми непрерывно поблескивали частые вспышки орудийных залпов. Гитлеровцы хорошо замаскировали свои батареи. Лишь внезапный трепет ветвей да вспышки и быстро рассеивающиеся облачка после очередного залпа выдавали их огневые позиции.

Шварц прицелился еще издали и, только пройдя половину расстояния между станцией и кирхой, нажал на гашетку. Огненные трассы устремились в самую гущу деревьев. Поручник бил короткими очередями, прочесывая кладбище от края до края, и старался точно попасть в сверкавшие среди зелени огненные вспышки. Огонь батарей заметно ослабел и стал беспорядочным.

Пронесясь почти над самыми деревьями, Шварц взмыл вверх. За озером он догнал Хаустовича, уходившего на юг, в сторону реки Альтер-Рин.

Шварц был немного обескуражен тем, что они не повторили заход, и уже было собрался сказать об этом Хаустовичу, но услышал, что тот вызывает нашу наземную радиостанцию.

- Летим на "семьсот семьдесят семь", - передал вскоре Хаустович, получив ответ с земли. - Повторяю: летим на "семьсот семьдесят семь". Оттуда возвратимся на аэродром.

- "Семьсот семьдесят семь" было условным наименованием Берлина, объяснил Шварц, заметив мой недоуменный взгляд. - Станция, с которой говорил Хаустович, называлась "Янтарь" и находилась всего лишь в пятнадцати километрах от предместий Берлина. Значит, через десять минут мы должны были быть на месте. Эта мысль прямо-таки подстегнула меня. Ведь я еще ни разу не видел Берлина. Берлин!.. - задумчиво произнес он и вдруг умолк. Его глубокие темные глаза, казалось, видели в эту минуту столицу Германии тех дней, Берлин, извергающий огонь тысяч орудий и тысяч пожаров, Берлин, который рушился от разрывав бомб и снарядов, чадил и задыхался в тучах известковой пыли от рассыпавшейся штукатурки, который дрожал, объятый ужасом, от подвалов до крыш.

- Знаете ли, - сказал Шварц, хмуря брови, - вы ведь не видели, во что гитлеровцы превратили Варшаву, а мы на это зрелище насмотрелась во время восстания и позже. Может быть, поэтому каждый из нас так стремился оказаться над Берлином, взглянуть на его улицы и плюнуть в логово фашистского зверя изо всех своих пушек, чтобы наконец избавиться от накопившейся за эти годы горечи, вызванной морем унижений, обид и отчаяния.

Шварц произнес эту тираду, сжав кулаки и гневно сверкая глазами. Впрочем, он быстро овладел собой и даже, казалось, был смущен тем, что так легко поддался охватившему его чувству. Успокоившись, он продолжал прежним размеренным тоном рассказывать, как они с Хаустовичем миновали болотистую пойму реки и повернули к востоку, прямо к северо-западным окраинам Берлина.

Уже издали можно было увидеть, что там все кипит и бурлит, как в котле. Огромный столб дыма над городом, казалось, подпирал облака, которые дальше, на западе, резко обрывались над самым горизонтом. Из туч скатывалось вниз багровое, как бы присыпанное пеплом солнце. Облака по краям розовели, а к центру отливали лиловым. Подпиравший их столб дыма становился бурым, потом ржавым и наконец начал напоминать медную пыль. Этот столб под порывами ветра все время менял свои очертания и переливался в лучах заходящего солнца то золотом, то кровавым багрянцем.

Но вот из-за дымовой завесы показались штурмовики, прикрываемые звеном истребителей. Вероятно, они возвращались с задания, так как летели на северо-восток. Вскоре Шварц потерял их из виду.

Он посмотрел вниз, на землю, отливавшую, как и небо, пурпуром. Большой Канал вился через леса и поля, сверкая, как раскаленная проволока, и доходил до самых садов и парков Хеннигсдорфа. По обе стороны канала двигались колонны пехоты, автомашин и танков. Здесь была переправа, переправа у самых предместий Берлина, который там, внизу, лежал весь окутанный огнем и дымом, как некогда Варшава...

- Но только у Берлина была мощная противовоздушная оборона и тысячи самолетов, в то время как Варшава не могла об этом и мечтать, - с горечью произнес поручник Шварц и, помолчав минуту, добавил: - Видите ли, наш полк прилетел под Варшаву в конце августа, и только в первых числах сентября, то есть через месяц после начала восстания, наши истребители смогли наконец прогнать оттуда гитлеровские бомбардировщики.

Ну да я сейчас не о том говорю... Словом, у фашистов было чем оборонять Берлин: я видел это собственными глазами.

Прежде всего я заметил четверку "фокке-вульфов", которая вынырнула из облаков, слева от нас, как раз там, где только что скрылись советские штурмовики и "яки", возвращавшиеся с задания. Сразу же за этой четверкой, оправа от нас, появилась вторая, а затем и третья четверка самолетов. Она проплыла прямо над нами, даже не замечая нас. Как я уже упоминал, высота облачности возросла и над Берлином достигала примерно тысячи метров; таким образом, разница в высоте между нами и "фокке-вульфами" была около четырехсот-пятисот метров. К тому же, дым все больше сгущался, и видимость значительно ухудшилась. Вероятно, поэтому фашисты не заметили нас. Мне непонятно только одно - почему они не атаковали переправу?! Возможно, они уже успели израсходовать боеприпасы, а может, у них было другое задание, леший их знает...